поймешь, что весь с потрохами уже принадлежишь Сатане… если поймешь.
— Для тебя, может, и не поздно, — усмехается Джанпаоло, — хоть на смертном одре покаяться… А для других уж совсем. Годится, полковник. Ваш резон, невыдуманный, верю. Чем я вам обязан, как-нибудь потом решим.
Гость уходит с коротким поклоном, небрежным, если не знать полковника Делабарта — если знать, то сразу ясно: марселец стал думать о Бальони много лучше; ну надо же, какая честь — а, впрочем, отшучиваться не хочется. Очень уж вовремя тот явился. Вовремя и к месту, и желая добра — а ведь казалось бы, что ему за дело и до Перуджи, и до всех под рукой?
— Спасибо, — говорит Джанпаоло вслух. Не закрытой двери, а тем, кто из раза в раз дарует ему удачу.
Он постарается не остаться в долгу.
Сенигаллия, 1349
— Сиена Галльская отличается от Сиены Этрусской тем, что в ней намного больше воды, намного меньше сиенцев, карабкаться не надо — и стоит она не в пример дешевле.
— А сколько стоит Большая Сиена?
— Никто пока не знает, нам ее еще не предлагали. Но вряд ли мы ее сторгуем за пять тысяч дукатов, одна осада дороже встанет.
Сиена Галльская получена давным-давно, кажется, что давным-давно: два года назад, в то же время, что Имола и Форли. Получена как часть уплаты долга семьи Малатеста Святому Престолу. Без боя. Может быть, Его Святейшеству еще предстоит выдержать пару ссор с кардиналом Джулиано делла Ровере — у Малатеста отобрали, а делла Ровере не вернули, но кому сейчас это интересно? Впрочем, крепость делла Ровере выстроили неплохую, а под рукой Его Светлости неплохая крепость превратилась в гостеприимную. Самое подходящее прибежище для большой компании. А за крепостью — лазурь и пена, шуршит волна по золотому песку, рыбаки спозаранку выходят в море, чтобы вернуться с щедрым уловом, и рыбная похлебка входит в число достоинств Сенигаллии, Сиены Галльской.
Море здесь теплое и щедрое — и на сколько видит взгляд, на сколько одолеет по побережью, по старым ромским дорогам, конь, на сколько пройдет лодка — свое. Дальше тоже. Два года назад была чужим владением среди чужих владений. Сегодня — часть Папского государства, глубоко в тылу. Теперь, с падением Камерино, Синигаллия может бояться врага только с моря. Но пока что с моря ползут только облака, а затешется среди них такой же белый большой парус — значит идет вперевалочку торговец-большегруз на знаменитую местную ярмарку.
А чтобы единственный враг, который еще рискнет нанести нежданный визит — пираты Сардинии и Корсики, — боялся и голову поднять, герцог Беневентский прямо с утра, со своего утра, отправится в Неаполь. Первая кампания королевства Толедского, замыкающего круг владычества над Адриатикой, прошла успешно; теперь дело за второй. Если Толедо удовлетворится морем, оно не будет претендовать на сушу, а то ведь на суше Его Светлость и государи Толедские никак не поместятся, аппетиты у каждой стороны слишком велики.
Все это в меру разумения понимает каждый из свиты, каждый из капитанов и наместников — а сейчас все в сборе и веселятся перед тем, как разъехаться, чтобы осень и зиму провести в своих владениях. Владения, конечно, у большей части не личные, а Святого Престола, милостью Папы отданные в управление, но здесь, друг перед другом, понтифика лишний раз поминать необязательно. Всем и так ясно, кто главный.
— Полковник… я получил на вас замечательный донос. Он составит жемчужину моей коллекции. — Его Светлость ясен как утро и весел как ручной щегол: вчера приехал гонец из Феррары и сообщил, что жизнь монны Лукреции вне опасности, что она быстро набирается сил и что письмо Его Светлости настолько обрадовало молодую жену Альфонсо д'Эсте, что она перечитывала его десять раз и заснула с улыбкой.
— Что пишут? — не менее громко спрашивает от края галереи Мартен Делабарта. Если Его Светлость хочет устроить спектакль, отчего же не помочь. — Что ко мне сам Сатана по ночам в окна летает в виде огненного змея?
Могли и написать. В Имоле о наместнике говорят и не такое. И что не спит никогда, и что мысли слышит, и что порох взглядом зажигает. Не потому, что не любят его в Имоле, вовсе нет. Просто ведет себя Мартен Делабарта как даже на Полуострове пришлецам из варварских земель, если они не короли, не положено. Даже толедцы Его Светлости поскромнее держатся, чаще кланяются. Значит, сила за ним есть… а какая? Проще всего — колдовство.
— «Обуянный гордыней, забыв о чине и звании, завел гнусноогромного вороного жеребца в явное поношение неким высоким особам, чьи кони много ниже ростом, а также в нарушение всякого приличия».
Все вокруг отвлеклись от своих дел и разговоров — слушают, смотрят. Только Джанпаоло Бальони что-то шепотом рассказывает братцам Манфреди. Судя по выражению лица Джанни, перуджиец объясняет, при каких обстоятельствах и в каком виде неназванная в доносе высокая особа каталась на «гнусноогромном» коне, изображая для арелатской армии особо злостное мстительное привидение.
— Врут, — пожимает плечами Делабарта. — Врут. Это он меня завел. Нарушил, конечно.
Жертва гордыни полковника Делабарта смеется для всех и для одного Мартена; когда-то конь решительно отказался заводить господина герцога, и только в исключительных обстоятельствах единожды согласился нести его на себе. Совершенно непочтительный жеребец, но насколько именно непочтительный — маленькая тайна. Слышал бы доносчик, какими словами изъяснялся гнусноогромный фриз в адрес Его Светлости…
Еще речи жеребца слышал младший Орсини, Марио, но кто ж ему поверит — у него на каждый час по байке. Хотя обоим Манфреди не избежать теперь этой участи. Правый и левый покровители братьев непременно поведают им все, что знают.
— Но в одном господин доносчик прав… — важно заключает Чезаре Корво. — Приличия — вещь, которой нельзя пренебрегать. И если души имольских подданных Святого Престола ранит зрелище простого наместника, разъезжающего на лошади, которая впору очень знатной особе… с этим придется что-то сделать. Мартен, вам нравится Имола?
— Сгодится, — не отходя от парапета кивает Делабарта. Другой, может быть, с поклоном благодарил бы за доверие и рассыпался мелким просом. Но обуянный гордыней полковник, как все знают, и с королем Людовиком разговаривал как с нашкодившим городским чиновником.
— Тогда дня через три мы с вами познакомим жителей города с переменой в их положении. Все равно мне по дороге.
Тут зрителям приходится приложить все усилия, чтобы не начать играть в гляделки. Имола, если ей не вздумалось переехать, находится все же на севере. Неаполь — на юге.
Ветер ходит по галерее, обходя людей